Сергей Есин - Дневник, 2005 год [январь-сентябрь]

В три начался и длился два с лишним часа экспертный совет по наградам. Лето, народа было мало, отсутствовал и Л. Надиров, который обычно это очень ловко ведет. Командовал совсем юный Алексей Сергеевич Локтионов и командовал тоже ловко, хотя, кажется, в искусстве как молодой работник министерства культуры не всегда крепок. Если уж телевизионные дикторы, с орфоэпическими словарями под рукой, путают ударения, то такие мелочи как реквИем, РАмзес, контральтО в устах директора правового департамента министерства культуры вряд ли стоят внимания. Все мы отнесли это скорее к оговоркам и крайней молодости, а парень, кажется, и не плохой, и энергичный, и веселый, и хочет сойти за своего в компании людей со знаменитыми лицами. Совет прошел без осложнений и достаточно справедливо. Накануне директор театра Ермоловой Гурвич (вписать бы имя-отчество) просил меня поддержать кандидатуру Владимира Андреева на орден "За заслуги перед отечеством" 3-й степени. Я, конечно, удивился, что такой известный и с действительными заслугами человек будет к своему 75-летию получать только третью степень. Вот она, неразворотливость русского таланта, уж какой-нибудь менее занятый и, естественно, талантливый "деятель" здесь бы уже получал вторую! На совете, конечно, Андреев не только не вызвал никаких нареканий, но и никаких обсуждений — здесь-то заслуги очевидны.

А вообще, повторяю, всё прошло спокойно, несколько дел отвергли, кое-где поменяли награды, в частности вместо медалей дали ордена почета трем пожилым артисткам МХАТ им. Горького. Здесь уже была моя инициатива. Кое-каких претендентов на заслуженного артиста перевели в заслуженные работники культуры. Как всегда — жалко у меня плохая память на имена и фамилии, — узнал много интересного из театральной и художественной жизни. А также из жизни высокой администрации. Например, выяснилось, что Хазанову, которому предлагают к юбилею тот же орден той же третьей степени, что и Андрееву — хотя он лет на пятнадцать-двадцать моложе, но и его заслуги как артиста, когда-то талантливо внушившего зрителям симпатию к робкому выпускнику "кулинарного" техникума, известны, не говоря уж о других, общественных, нагрузках, — четвертую степень давали "закрытым постановлением". А я-то наивно думал, что "закрытые" постановления, тем более по подобным поводам, закончились вместе с советской властью. Почему же тогдашняя власть сокрыла от общественности награждение артиста? Потому, что, как справедливо отметила еще в середине 90-х в своих "Записках стенографистки" моя замечательная Е.Я., его "силовая словесная атака, настоянная на едкой, злой иронии, направлена не только и даже не столько на недостатки нашей жизни, сколько на те добрые традиции, которые еще остались, поддерживаются в народе", и этот народ мог счесть награждение неуместным? Но ведь чаще власть вела себя напоказ безоглядно. Да и сейчас, во время последнего кремлевского вручения, когда с избыточно-благодарной фальшью спела на одноногой трибуне куплет Надежда Бабкина, среди награжденных оказался и кутюрье Валентин Юдашкин, в прошлом стилист Славы Зайцева. Он получил-таки звание народного, в чем экспертный совет ему отказал, хотя бы потому, что такого звания еще нет у его бывшего мэтра. Но кто-то позвонил, кто-то попросил, кто-то подсказал и тому подобное. Вообще ощущаю, что вкус у нашей верхушки своеобразный, я бы сказал — мещанский.

Начал создавать некий "ценник" для ведения собеседования. Надо признаться, что ЕГЭ дал поразительный импульс к разработке четких параметров оценки абитуриента, очевидно, что преподавателю при этом манипулировать оценкой будет значительно труднее.

29 июля, пятница. Уехал с работы довольно рано, до этого чуть не наломав дров из-за излишней подозрительности: собрался было за десять минут до начала экзаменов переменить преподавателей, принимающих экзамены. Как я уже писал, меня особенно беспокоит все, что касается переводчиков, куда и наплыв большой, и нажим на преподавателей и на меня велик. Туда пошел сам с двумя пакетами билетов, сам их перетасовал и один пакет сам же и роздал. По двум другим рядам ходил Алексей Константинович Антонов. До начала экзаменов я с ним походил по скверику, настраивая его на объективную линию поведения. Парочка оценок по этюду меня волнует, но здесь, как в делах о взятках, доказать что-либо, даже конкретно подумать — сложно. Вот так и буду жить со своим волнением.

Утром СП. отвозил в ВАК мое дело и диссертацию. Как мы и предполагали, все закончилось пока мирно, хотя с предрешенным завершением могло тянуться еще пару недель. По какой-то, для меня стыдной, причине я не пишу всех событий, сопровождавших дело с защитой в последние дни. СП. несколько раз звонил в Педуниверситет и, наконец, пошел на прием к вышедшему из отпуска проректору. Беседа была довольно многозначительной. Все оказались в патовой ситуации, в которую себя по малодушию поставили. СП. подвернулся вовремя, и разговор — а Сергей Петрович всегда добивается своего довольно жестко — как бы естественным образом заканчивал историю. Практически ее и не было, лишь по техническим причинам Педуниверситет на восемь дней задержал отправку дела, это бывает. Правда, мне это стоило месяца ленивых волнений, да и в таком я уже возрасте, когда и месяц играет роль. Но я думаю, Лубков еще и заглянул в диссертацию, а может быть, и в книги, которые ясно говорят, что это не традиционная, из воздуха, диссертация педагога и начальника. Диссертацию еще кто-то изваять мог бы, но кто напишет "Власть слова", из которой на 90 процентов диссертация и состояла.

30 июля, суббота. Еще в четверг вечером Максим сходил через площадь в "Новый мир" и принес верстку "Марбурга". Начал читать в пятницу, а сегодня утром закончил первую часть в полной уверенности, что мною написан гениальны роман. Боюсь, что Марк Авербух, письмо которого я, кажется, так и не вставил в дневник, прав. Аи, да Пушкин, аи да сукин сын! Конечно, меня обнесут на всех конкурсах и премиях, где должны были бы отметить, во всех местах и на всех тусовках, потому что я между правыми и левыми, "между патриотами и либералами, но я-то знаю и, уверен, публика это поймет и полюбит. Конечно, не молодая. Я знаю, что с таким стилем, как у меня сейчас, такого писателя нет. Вспоминаю мысль Пастернака, что поэт должен навязать себя обществу и публике. Наверное, он прав, но для меня это все теория. Удовлетворюсь пока замечательным письмом из Филадельфии.

10.6.2005

Дорогой Сергей Николаевич!

Многообразие чувств владело мной при чтении Вашего великолепного романа. Уже на двадцатых страницах затаил обиду, что захватывающее, обогащающее душу чтение будет длиться не бесконечно, что ещё сто страничек и моему наслаждению придёт конец. Думал и о том, какой замечательный литературный памятник изваян Вами и великим сынам России, и Валентине Сергеевне, и "братьям нашим меньшим".